читаем? или фланируем мимо))) Мокрая скамья в парке. Такая знакомая.
Сколько рассветов он встретил, прислонившись к её уютной, деревянной спинке. Нежных, окрашенных едва заметной розовой дымкой; ярких, золотистых, слепящих глаза первыми лучами пробуждающегося светила; хмурых, туманных, заставляющих вспоминать дом…
И насколько необыкновенные закаты: алые, жадные, не желающие отдавать последние минуты догорающего дня наступающей мгле; тяжелые, набрякшие густой темной синевой; тихие, ласковые, звенящие тонкой комариной песней, с теплыми дуновениями ветерка.
Сидя на этой скамье, он познавал новый мир, впитывал его в себя, сживался с, скорее всего, не временным пристанищем, нет – с постоянным местом жительства.
Почему-то до сих пор не привыкнуть к земным суткам. И отличие временных рамок не очень велико, но… Два-три часа вполне хватало для отдыха. Не скоро, видимо, он сможет забыть лихорадочную, полную напряжения, жизнь там – на Амои.
Трудно осознавать, что нет уже такой необходимости в нем, в его хватке, в его уме, навыках. Никому нет нужды в его способностях: ни хакера, ни, если уж честно, фурнитура. Даже любить некого – так, чтобы рядом. Чтобы рукой дотянутся. Чтобы тепло ощущать, взгляд, заботу.
Тот, кого боготворил с первого мгновения, когда переступил порог апартаментов; когда, украдкой подняв глаза, наткнулся на синий, слегка прищуренный взгляд – ушел.
Слепое обожание было долгим, изнурительным, тревожным.
И развороченная ударом стека скула не смогла погасить этого чувства, лишь притупила, помогла осознанию лежащей между ними пропасти. Отметина на всю жизнь. Нет, их две: физическая – рваным шрамом на щеке и душевная – алым багрянцем Дана Бан.
Маленький черноглазый паренек, как теплый лохматый котенок, незаметно прокрался в рыжую душу, заставил принять и полюбить его, не мыслить существования этих двоих отдельно: строптивого свободолюбивого монгрела и ледяного белокурого совершенства.
И он полюбил уже двоих: непокорного, полного жизни Рики и холодного, неприступного и, не всегда непонятного бывшему фурнитуру, Первого Консула.
Эти двое, переплетясь душами где-то в недоступной смертным вышине, создали взрывоопасный коктейль, нарушили все законы и постулаты.
И ушли, навсегда оставив шрам на его сердце.
Он смотрел вслед маленькой фигурке, разумом понимая, что черноволосый паренёк идёт на смерть, уходит, унося своё сердце тому, кто сейчас держит в ладони его призрачного собрата, истекающего невидимой кровью и бьющегося только для своего блонди. Унося радость, возвращая печаль, боль и отчаяние и давая возможность лишь поверхностно, но слишком ощутимо, только краешком крыла коснуться такого простого слова: «любовь».
И, с грохочущим по барабанным перепонкам взрывом, упасть на колени, моля только об одном: «пусть им не будет больно». Понимая, что все эти годы его чувства к Консулу были чем угодно, но не любовью. Любовь была дана двоим, что сейчас осыпались пеплом на камни Дана Бан. Так любить мог только Рики. И только Ясон.
«Возможно ли такое? Даст ли кто-то такие чувства мне»? - этот вопрос Катце задал себе уже здесь, на Земле.
За полгода своего пребывания на цветущей планете с невозможно синим небом, он привык называть её так.
Не Терра, а именно Земля.
Опора.
Уверенность.
Незыблемость.
После долгих закатов и рассветов, размышляя на этой самой скамье, он понял, что ему не помогали в бегстве, ему дарили новый дом. Предоставив право самостоятельно решать – либо жить мыслями о призрачном прошлом, либо утвердиться на этой земле, подняться, оттолкнувшись от твердой поверхности.
...«Он не чувствовал, рухнув коленями на вспучившуюся планету, врезавшихся в кожу каменных осколков, мелкого крошева, что оставалось от убежища. Чужими глазами видел, как текут по рукам, царапающим острые грани, тонкие кровавые ручейки. В чужих, не своих, ушах раздавался вой сирен и чужое тело ощущало легкое покачивание и... руки… Сильные руки, что подняли с колен, обняли за талию и, заставив сделать несколько шагов, опустили на мягкое сидение серебристого кара.
И знакомый голос, множество раз слышимый в полумраке вечерней гостиной, проговорил:
- Пристегнись.
А красивые холеные руки протянули белоснежную ткань платка.
Заторможено размазывая кровь по пальцам, он услышал:
- Он свидетель. Я сам займусь им. Никаких сопровождающих. Тем более андроидов.
И хлёсткий приказ, отданный ледяным голосом:
- Займитесь поисками. Докладывать каждый час.
Такого холода в голосе Советника Катце не слышал никогда: «Ещё одно ледяное совершенство. Только этот не станет мараться и полосовать щеку, этот …»
Додумать не дали – в груди захолонуло от резкого рывка кара. Никакого плавного разгона – с места, прыжком и сразу же почти в субсветовую, не меньше.
Притормозил у входа в бункер, спросил, глядя на дорогу:
- Запасы есть?
Катце посмотрел не понимающе:
- Какие?
- Любые. Продукты, спиртное, сигареты…
- Да.
- Несколько дней чтобы тебя было не видно и не слышно. Сидеть и не высовываться. И никакой сети».
«Через четыре дня он не выдержал: отсутствие информации угнетало. Он смог бы пережить нехватку продуктов, даже сигарет, но не безызвестности, оторванности от мира.
Он включил комм и вышел в сеть.
Амои лихорадило: аресты, допросы, приказы, противоречившие друг другу… И в этом бедламе – неожиданно спокойное и непроницаемое лицо нового Первого Консула- Рауля Ама. Блеск зеленых глаз притушен длинными полуопущенными ресницами, золотистая россыпь всегда распущенных волос заплетена в тугую косу, длинные бледные пальцы расслабленно лежат на гладкой поверхности стола – Первый Консул проводит переговоры с представителями Федерации.
Катце поднес зажигалку к зажатой в уголке рта сигарете, крутанул колесико… Прочная дверь слетела с петель легким перышком.
Андроиды. Не два – точно… Много. Следом кто-то из элиты:
- Подозреваетесь… Гибель Консула Минка… Взрывчатка… Пособник…
…Швырнули в непроглядную темень, головой о холод камня:
- Больно…
Но его не услышали. Что-то теплое и липкое потекло по лбу.
«Кровь. Да и чёрт с ней. Надоело. Надо же, в Танагуре есть такие камеры. Я о них не слышал», - прошептал сухими губами и свернулся на холодном полу.
Проснулся от скрежета ключа, зажглась тусклая лампочка, и новоиспеченный Консул Амои сделал шаг в камеру.
- Катце, расскажите, почему Вы помогли монгрелу Гаю достать взрывчатку? Вы знали, для чего она предназначалась?
Катце, до этого молча наблюдавший за Амом, удивленно воскликнул:
- Господин Ам! О чём Вы говорите?
Бывший Советник быстрыми шагами пересек небольшое пространство камеры. Схватил рыжего за свитер, притянул к себе. Близко. Слишком близко. Жаркий шепот в самое ухо:
- Ты же хакер. Отключи камеры слежения. Она всех держит под колпаком. Взбесившаяся сука.
И что-то увесистое в задний карман джинсов.
Громко:
- Подумайте, Катце. Я вернусь через несколько часов.
Дверь вновь заскрежетала, захлопнулась, оставив в одиночестве. Но тусклый свет не погас.
Рыжий осторожно огляделся: шестое чувство хищника подсказало, где слепое пятно.
Отвернуться, осторожно достать ручной комм – вот что сунул в карман Рауль – и погрузиться с головой в программный мир.
Когда Консул вновь вырос на пороге камеры и настороженно замер, Катце радостно улыбнулся ему:
- Всё в порядке, она не видит и не слышит.
- Только здесь?
- Да.
- И как я тебя выведу? В коридорах тоже камеры.
- Не слышали о такой примочке на Терре: зеленая линия светофоров? Главное рассчитать скорость движения и дождаться зеленого сигнала. Через пять… четыре…один… выходим. Теперь, по ходу нашего движения будут отключаться камеры и вновь начинать работать за нашей спиной. Не спешите… Вот так.
- Катце, ты – гений.
Эти слова теплой волной омыли сердце – значит, не такой уж бездушный этот генетик. Что- то человеческое прячется под маской безразличия »
« - Это незарегистрированный корабль. Он слишком мал для дальних перелётов, но другого нет. Главное – выйди за пределы системы. В бортовой компьютер заложены координаты Дартса. И ещё нескольких ближайших систем. Разберешься. Улетай и не возвращайся.
- Почему? – Катце задавал вопрос не о возвращении, он хотел знать, зачем Консул помогает ему. Почему , нарушая все возможные табу и невозможные приказы взбесившейся Лямбды, спасает его, вырывает из лап всемогущей системы, перемалывающей всех, даже элиту, в своих жерновах.
- Я не знаю, - понял его вопрос Ам, - пока не знаю. Возможно, ты сумеешь найти ответ. Иди.
Впоследствии, вспоминая эти мгновения, рыжий не мог понять, почему вдруг он сам, без малейшего напряжении и скованности, подался навстречу Раулю. Почему вцепился побелевшими пальцами в жесткие наплечники, притягиваясь сам, ибо сдвинуть с места несокрушимую фигуру Консула было нереально, отчаянно впился поцелуем в неожиданно теплые и мягкие губы. И почему его не оттолкнули, не отбросили назад, а собственническим жестом обхватили за спину, впечатали всем телом в живое тепло груди, прижали к обшивке звездолета и ответили на поцелуй с такой жаждой, такой жадностью, что по рваному шраму потекла прозрачная соленая капля.
А потом сгустившийся воздух разорвали хлёсткие звуки выстрелов.
Ам вздрогнул всем телом, разжал объятия и сильным толчком заставил Катце шагнуть в люк корабля. Побледневшие губы прошептали:
- Быстро. На старт!
- Нет. Ты…
И стылые зеленые глаза, полыхнувшие замораживающей стужей:
- Вон с планеты!
- Я буду ждать тебя на Терре…
Видеодатчики звездолета зафиксировали в своей памяти страшную картину: Первый Консул, окруженный андроидами, стоял, опустив руки и, запрокинув голову, провожал взглядом стартующий корабль.
С правого плеча, извиваясь жуткой змеёй, на бетон космодрома стекала кровь.
Алая, как парадный сьют ушедшего в небытие Ясона Минка.
Сворачивалась, застывала темными багряными всполохами Дана-Бана.
Смешивалась с землей, чернела, как непокорные, ушедшие вслед за любимым, глаза Рики Дарка.»
…Осень. В небе жгут корабли
Осень. Мне бы прочь от земли
Там, где в море тонет печаль
Осень, темная даль…
Вновь по кругу. Такая уже знакомая и такая запавшая в душу мелодия.
Катце медленно шел по аллее парка. Желтое, багряное, оранжевое… У земной осени столько оттенков. Но глаза искали только один цвет – зелёный искрящийся изумруд. Где-то должен сохраниться хоть один зеленый лист. Обязательно должен. Не может быть, что он исчез.
- Я жду тебя. Я всегда буду ждать тебя на Земле… Знаешь, Рауль, здесь, в этом разноцветном мире, осень называют «золотой» и «рыжей». Прилетай скорее, мне так не хватает золотистого и зелёного. Я жду тебя - твоя «рыжая осень».
Последние комментарии